БВЛ.

[anariel_r]

Отрываю от сердца. Продаю несколько томов "Библиотека Всемирной Литературы", в основном - из первой серии. Список и цены (прямо скажем, ближе к верхней части ценового континуума) смотреть на авито.
Френдам же честно могу сказать, что готова сделать большие скидки, а когда не продам - может, и за пачку чая отдам. Потому пишите в комментариях, если вам какая-то книга нужна, на каких условиях вы ее хотите, я буду иметь в виду.
Дальше лирика.
БВЛ я помню столько, сколько себя. Имеется фотография: я стою в детской кроватке на фоне книжных полок полок, уставленных кирпичами БВЛ. Глядя на эту фотографию, мне кажется, я даже припоминаю свое постоянное детское ощущение от мира - раздражение, как ни странно. Раздражение от того, что в мире столько непонятных вещей. Несомненно, одной из таких вещей были большие тяжелые штучки, на которые я смотрела, не вынимая пальца из беззубого рта. Штучки были почти одинаковые, только верхняя часть видимой стороны разноцветная. И значки на них, если присмотреться, тоже. Но зачем же надо столько почти одинаковых?
Более того, сейчас у меня возникает ложное воспоминание, что что-то сверху на меня упало. Наверное, потому, что я сама бы не стала ставить детскую кроватку под открытые книжные полки. Если бы упало, что бы это было? "Беофульф. Старшая Эдда. Песнь о Нибелунгах"? "Ирландские саги. Исландские саги"? "Декамерон"? "Песнь о Роланде"? "Средневековый роман и повесть"? (точно не "Поэзия и проза Дальнего Востока": если бы упала она, вряд ли я сейчас бы это писала: один из самых тяжелых томов) Это все первая серия БВЛ, примерно моя ровесница, так что это падение осталось бы только в моей довербальной памяти, доступ к которой человек утрачивает, начав говорить. Если выбирать, то, наверное, это был "Беовульф": поэма при первом прочтении показалась мне скучной, но при этом какой-то очень своей - куда более своей, чем большая часть написанного по-русски.
Потом мы перехвали в квартиру побольше, и БВЛ, как и положено у социального слоя, оксюморонно называемого "советской интеллигенцией", поселилась в "зале" в качестве одного из главных жизненных достижений родителей, наравне с телевизором. Про это есть еще одна фотография: мой день рождения, я на руках у любимой соседки, к открытым полкам, где стоит БВЛ, привязаны веревочки, а к веревочкам скрепками прикреплены мои фотографии. Благодаря этим открытым полкам суперобложки пожелтели на корешках.
Я пошла в школу, и в самый день первого сентября родители отправились добывать вожделенное сокровище: стенку производства какой-то соцстраны. Стенка, кто не помнит, знаменовала очередную ступень лестницы социального успеха для советского человека. И БВЛ буквально ушла в тень, поселившись в дальнем книжном шкафу, закрытом и даже закрывавшемся на ключ. Там книгам было тесно, стояли они в два ряда: четные впереди, нечетные сзади (на суперах были заботливо надписаны номера).
Книги я любила всегда. Любые. Помню, однажды я, еще детсадовец, заставила папу читать мне на ночь книгу, которую читал он сам и которая была мне абсолютно непонятна. Много позже я осознала, что это были "Двадцать лет спустя".
Первыми в моей взрослой - школьной - жизни были приключения. Да они и сейчас, в общем, первые. Я помню, как в первые осенние каникулы весь день провалялась на диване с "Айвенго". А "Трех мушкетеров" решилась начать только во втором классе: боялась, что не пойдут. Но пошли, полетели со свистом и, наверное, до ВК были моей самой любимой книгой.
В советские времена книги про приключения были дефицитом. Пришлось пройтись частым гребнем по всем книгам в доме, чтобы найти что-нибудь еще такое (например сборник либретто опер европейских композиторов). Добралась до БВЛ с опозданием, потому что книги эти ценились, на руки выдавались без супера, в обложке. В общем, не для ребенка.
Каталог, однако, был потенциален. Я читала его, проставляя карандашные галочки возле завлекательных названий. По большей части, надо сказать, названия себя не оправдывали: какое занудство этот ваш "Симплициссимус"... лирика меня не интересовала никогда, а в драме я уважала и уважаю только комедии. После этого следовал заныр в шкаф, с выниманием переднего ряда, если нужен был нечетный том, кроме того, 51, скажем, том, мог стоять не за 50-ым, а за 60-ым. Целая эпопея. Я сидела на полу возле книжного шкафа, под цветным уже телевизором, и пыталась понять, стоит ли пробовать начинать книгу некоего Садриддина Айни под многообещающим названием "Рабы", или все-таки все книжки с тремя звездочками - это скучища и мрак (единственным исключением, кажется, был томик советского рассказа, где обнаружилась новелла Василия Аксенова, которого я полюбила еще в младшей школе за повесть "Мой дедушка - памятник" и про которого - уже после его отъезда и до всякой перестройки, получается, - делала в школе доклад).
Большая часть томиков БВЛ попадала мне в руки неразрезанными. Из первой серии, кажется, до меня читался только Шекспир. И это было к лучшему. Потому что если бы моих родителей угораздило открыть "Сатирикон", или "Тысячу и одну ночь", или Рабле, или "Монахиню", они, глядишь, решили бы, что лучше книжный шкаф закрыть на ключ, а ключик куда-нибудь спрятать. Потому что при политической своей адаптированности в эротическом отношении БВЛ была куда менее адаптирована к советскому ханжеству. Кажется, именно БВЛ стала для меня тем, чем обычно становилась для советского подростка чудом найденная и в тайне от родителей жадно поглощенная брошюрка о сексуальном воспитании. "Дафнис и Хлоя", "Сатирикон", "Декамерон"... Там же еще и примечания. Вы представляете примечания к "Золотому ослу"? Детский разум, конечно, плохо воспринимал тексты очень уж чужих культур, но некоторые абсолютно непонятные вещи врезались в память навсегда: о чем вообще идет речь в истории китайского императора, у которого была какая-то проблема, которую он мог решить, только сжимая в руке ступню своей любимой наложницы?! Метод цензурирования эротики посредством транслитерации, а не перевода грешных слов сильно добавил экзотики и без того экзотичной "1000 и одной ночи", и примечания к этим странным словам я искала тщетно. Перевод латинских строк вагантского стишка "захотел меня дружок" смущением составителей просто сочился. ...В истории злоключений Уайльда я разобралась только лет десять назад, потому что по предисловию к его и Киплинга общему томику абсолютно невозможно понять, за что Уайльд угодил в тюрьму.
В летние каникулы я перечитывала любимцев и фаворитов: "Роланда", томик рыцарских романов, "Декамерон", плутовской роман. Вольтер, как ни странно. А вот БВЛ-овские Купер и Скотт оказались большим разочарованием, и я тщетно искала Дюма в списке авторов.
А потом... интерес устойчиво сконцентрировался на раннеевропейском и средневековом эпосе. Там его и оставим.