![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
Файливрин-11
В Дахабе я неожиданно для себя играючи перевела строк 50 (сидя на свежем воздухе на подушках в арт-кафе, прихлебывая кофе с кардамоном и чай из лепестков роз, покусывая имбирную печенюшку, глядя на покрытые белыми барашками волны и горы Саудовской Аравии, под шум прибоя и свист ветра... У творческих профессий есть не только риски, но и бенефиты), заполнив пробел до давным-давно переведенного куска про осень в Нарготронде. По этому поводу радостно, уже замаячил конец "Файливрин" (всего там больше 900 строк, а мне осталось порядка полусотни, правда, мучаю я эту часть с 2008 года). Ну ничего, есть еще "Бэлэг", "Падение Артура"... на мой век хватит.
Фрагмент уникален подробным описанием предмета эльфийской материальной культуры. И мне почему-то ужасно нравится строчка про охотящихся сов.
Ныне любовной заботой облегчены тяготы,
грусть сердечную смирила песня;
вспыхнули светочи, свечи затеплились:
Турина Талиона к застолью праздничному
с товарищем верным зовут на пир,
где ломятся столы под блюд изобильем,
где на темном дереве, блестящем от воска,
ковши и чары, кувшины с вином
горят, гравированные, серебром и златом.
Темный ток питья заветного,
меда хмельного, стремит Фуилин
в чашу точеную с причудливым краем,
мастерством старинным древних кузнецов
дивно создАнную, чудес исполненную;
сверкал и жил в серебре ее бледном
народ фэери поры полуденной
Королевств Блаженных; с челом, увитым
златом гирлянд, с волос сияньем,
развеваемых ветром, с вольными стопами,
перемежающимися в движенье, на лужайках невянущих,
не зная устали, минувшего эльфы
танцевали вечно на заповедных пажитях
у Богов в садах; там Глингал сиял,
там цвел Бансиль, мерцая лучами, -
как мотыльки в лунном блеске цветы его.
Холмы Туна, зеленые, высокие,
Кор украсил, кольцами обвив, -
белостенный град, где башня Инга
бледной иглой проколола сумрак,
а ее хрустальный светильник отбрасывал ярко
тонкую дорожку на Моря Тени.
Чрез гнев Богов, погибель и разор,
усталость скитаний, тяготы изгнанья
в счастии созданный пронесли сей фиал,
в беде сберегли с надеждою гаснущей,
когда от минувшей мудрости мало осталось.
На пиру ныне Фуилин редко наполнял ее,
разве что товарищу верному в любви залог.
Радостен, поднес ту братину Фуилин
ради сына своего Флиндинга, что воссел подле отца,
Турину Талиону, в стойкого знак
союза любви, что убыли не знает.
«О дитя Хурина, Хитлума властителя,
мукой помеченное, пусть мед эльфийский
поднимет твой дух, надеждой исполнив;
и не покинь нас, когда закончится пир,
в сем жилище останься; коль палаты подземные
под сумрачным сводом бессветого камня
не противны страннику – здесь готов ему кров.
Отпив долгий глоток сладости,
Турин Талион ответил искренне
с благодарностью сердечной, и долго гости
смеха раскатами, застольем шумным,
слезными лэ и шальною музыкой,
волшебством менестрелей, что славные песни
чудесно сплетали, ограждали сердца свои
от недобрых предчувствий; ожидало ложе
усталого Турина, когда во тьме безмолвной
свет, и смех, и веселья возгласы
утишил сон; тонкий и льдистый,
серп Луны, косой, серебрился
над серыми струями, над бессонным журчаньем
ночного Нарога, гномьей реки.
В лесах густых, в высоких кронах
с глухим уханьем охотились совы.
Так судила судьба, что в доме Фуилина
сыскал пристанище скорбный рок
Турина статного. Труд делил он и бой,
Флиндинга друг, с Фуилина народом;
Древле забытое обрел он знание,
ибо свет еще не оставил того стана осажденного,
а мудрость медлила в затмившемся племени,
что берегло в памяти Горы Запада
и лики Богов, боле славы исполнено
блистанья и силы, нежли сумерек роды
или люди, о благе былом небрегшие.
Начало перевода этой части тут.
Продолжение
Фрагмент уникален подробным описанием предмета эльфийской материальной культуры. И мне почему-то ужасно нравится строчка про охотящихся сов.
Ныне любовной заботой облегчены тяготы,
грусть сердечную смирила песня;
вспыхнули светочи, свечи затеплились:
Турина Талиона к застолью праздничному
с товарищем верным зовут на пир,
где ломятся столы под блюд изобильем,
где на темном дереве, блестящем от воска,
ковши и чары, кувшины с вином
горят, гравированные, серебром и златом.
Темный ток питья заветного,
меда хмельного, стремит Фуилин
в чашу точеную с причудливым краем,
мастерством старинным древних кузнецов
дивно создАнную, чудес исполненную;
сверкал и жил в серебре ее бледном
народ фэери поры полуденной
Королевств Блаженных; с челом, увитым
златом гирлянд, с волос сияньем,
развеваемых ветром, с вольными стопами,
перемежающимися в движенье, на лужайках невянущих,
не зная устали, минувшего эльфы
танцевали вечно на заповедных пажитях
у Богов в садах; там Глингал сиял,
там цвел Бансиль, мерцая лучами, -
как мотыльки в лунном блеске цветы его.
Холмы Туна, зеленые, высокие,
Кор украсил, кольцами обвив, -
белостенный град, где башня Инга
бледной иглой проколола сумрак,
а ее хрустальный светильник отбрасывал ярко
тонкую дорожку на Моря Тени.
Чрез гнев Богов, погибель и разор,
усталость скитаний, тяготы изгнанья
в счастии созданный пронесли сей фиал,
в беде сберегли с надеждою гаснущей,
когда от минувшей мудрости мало осталось.
На пиру ныне Фуилин редко наполнял ее,
разве что товарищу верному в любви залог.
Радостен, поднес ту братину Фуилин
ради сына своего Флиндинга, что воссел подле отца,
Турину Талиону, в стойкого знак
союза любви, что убыли не знает.
«О дитя Хурина, Хитлума властителя,
мукой помеченное, пусть мед эльфийский
поднимет твой дух, надеждой исполнив;
и не покинь нас, когда закончится пир,
в сем жилище останься; коль палаты подземные
под сумрачным сводом бессветого камня
не противны страннику – здесь готов ему кров.
Отпив долгий глоток сладости,
Турин Талион ответил искренне
с благодарностью сердечной, и долго гости
смеха раскатами, застольем шумным,
слезными лэ и шальною музыкой,
волшебством менестрелей, что славные песни
чудесно сплетали, ограждали сердца свои
от недобрых предчувствий; ожидало ложе
усталого Турина, когда во тьме безмолвной
свет, и смех, и веселья возгласы
утишил сон; тонкий и льдистый,
серп Луны, косой, серебрился
над серыми струями, над бессонным журчаньем
ночного Нарога, гномьей реки.
В лесах густых, в высоких кронах
с глухим уханьем охотились совы.
Так судила судьба, что в доме Фуилина
сыскал пристанище скорбный рок
Турина статного. Труд делил он и бой,
Флиндинга друг, с Фуилина народом;
Древле забытое обрел он знание,
ибо свет еще не оставил того стана осажденного,
а мудрость медлила в затмившемся племени,
что берегло в памяти Горы Запада
и лики Богов, боле славы исполнено
блистанья и силы, нежли сумерек роды
или люди, о благе былом небрегшие.
Начало перевода этой части тут.
Продолжение
no subject
no subject