Deathly Hallows

[anariel_r]

Старик перевел взгляд на портрет девушки, висевший над каминной полкой. Оглядевшись по сторонам как следует, Гарри понял, что это была единственная картина в комнате. Здесь не было фотографий Альбуса Дамблдора или чьих-то еще.

- Мистер Дамблдор, - довольно робко произнесла Гермиона, - это портрет вашей сестры? Арианы?

- Да, - коротко ответил Аберфорт. – Что, юная мисс, почитываете Риту Скитер?

Даже в розовом свете огня было видно, как вспыхнула Гермиона.

- Нам рассказывал о ней Эльфиас Доудж, - вмешался Гарри, стремясь защитить Гермиону.

- А, этот старый болван… - пробормотал Аберфорт, отхлебнув еще меда. – Мой брат для него был единственным светом в окошке, так-то. И не он один такой, а целая куча народа, включая, по всей видимости, и вас.

Гарри промолчал. Ему не хотелось говорить обо всем том сомнительном и непонятном в поведении Дамблдора, что мучило его уже несколько месяцев. Он сделал свой выбор, когда копал могилу для Добби. Он решил следовать извилистым и опасным путем, который указал ему Альбус Дамблдоре, принять то, что ему сказали не все из того, что он хотел бы знать, и просто довериться. Гарри не хотел усомниться еще раз; он не хотел слышать о том, что отвлекло бы его от поставленной цели. Он встретил взгляд Аберфорта. Его ярко-голубые глаза были точь-в-точь как у брата, их взгляд оставлял то же самое впечатление – что объект наблюдения просвечивают рентгеновскими лучами, и Гарри подумал, что Аберфорт знает его мысли и презирает его за это.

- Профессор Дамблдор очень заботился о Гарри, - негромко произнесла Гермиона.

- Кто бы мог подумать, - отозвался Аберфорт. – Забавное дело: столько людей, о которых заботился мой брат, кончили намного хуже, чем если бы он оставил их в покое.

- Что вы имеете в виду? – затаив дыхание, произнесла Гермиона.

- Да так, пустяки, - сказал Аберфорт.

- Но то, что вы сказали, - это же очень серьезно! – воскликнула Гермиона. – Вы… вы говорите о вашей сестре?

Аберфорт бросил на нее сердитый взгляд. Его губы шевельнулись, как будто он хотел удержаться и не сказать то, что хотел. А затем разразился речью:

- Когда моей сестре было шесть лет от роду, на нее напали трое мальчишек-магглов. Они увидели, как она колдовала, подглядывали сквозь изгородь на заднем дворе. Она была совсем ребенок, она не могла контролировать магию, в таком возрасте на это неспособен ни один волшебник, ни одна волшебница! Думаю, мальчишек напугало то, что они увидели. Они перебрались через изгородь, а когда малышка не смогла показать им фокус, они… они увлеклись, хотели, чтобы маленькая уродка больше ничего такого не делала.

В свете камина глаза Гермионы казались огромными; у Рона был такой вид, как будто его подташнивает. Аберфорт поднялся. Такой же высокий, как Альбус, он вдруг начал внушать страх – своим гневом и силой своей боли.

- То, что они сделали, сломало сестру, она так и не оправилась. Она не могла пользоваться магией, но и не могла избавиться от нее; магия обратилась внутрь нее и сводила ее с ума. Магия вырывалась из нее, когда сестра не могла сдержать ее, и временами она была странной и опасной. Но обычно она была очень милой, испуганной и безобидной девочкой.

- Мой отец разыскал тех мерзавцев, которые сделали это, - продолжал Аберфорт, - и напал на них. И тогда его заточили за это в Азкабан. Он так и не открыл, почему так поступил, потому что тогда бы в Министерстве узнали, какой сделались Ариана, и на всякий случай заперли бы ее в Сент-Мунго. Они бы сочли, что она представляет собой серьезную угрозу Международному Статуту Секретности, ведь она была неуравновешенной и временами магия вырывалась из нее, когда сестра больше не могла сдерживаться.

- Мы должны были позаботиться о том, чтобы сестра жила в безопасности и покое. Мы переехали, распустили слух, будто она больна, а мать приглядывала за ней и старалась, чтобы Ариана чувствовала себя спокойной и счастливой.

- Это меня она любила больше всех, - продолжал Аберфорт, и казалось, при этих словах сквозь его морщины и всклокоченную бороду проглянул неухоженный школьник. – Не Альбуса. Когда он был дома, то все время проводил у себя в комнате, читал свои книги и пересчитывал награды, вел переписку с «самыми выдающимися магическими умами современности», - с насмешкой произнес Аберфорт. – Он-то не хотел беспокоиться из-за сестры. Она больше любила меня. Я мог упросить ее поесть, когда этого не могла сделать мать, мог успокоить, когда она впадала в приступ гнева, а когда она была спокойна, то помогала мне кормить коз.

- А потом, когда ей было четырнадцать… Меня там не оказалось, - продолжал он. – Если бы я там был, я бы смог успокоить ее! С ней опять случился приступ гнева, а мать уже была не та, что раньше, и… это был несчастный случай, Ариана просто не могла сдержать себя. Но мама погибла.

Гарри ощущал жуткую смесь жалости и отвращения; он больше не хотел ничего слышать, но Аберфорт не умолкал, и Гарри задумался – а сколько времени прошло с тех пор, как он говорил об этом? И говорил ли он когда-нибудь об этом вообще.

- Потому-то Альбус и не смог отправиться в кругосветное путешествие с малышом Доуджем. Они вдвоем приехали на похороны моей матери, а затем Доудж уехал путешествовать в одиночестве, а Альбус поселился в доме в качестве главы семьи! Ха!

Аберфорт сплюнул в огонь.

- Я-то сумел бы о ней позаботиться – я так ему и сказал. На школу мне было наплевать, я бы остался дома и сидел с ней. Но Альбус сказал, что я должен закончить образование, а он будет сидеть с Арианой вместо матери. Не самое лучшее место для такого блестящего волшебника – ведь не дают наград за то, что каждый день следишь за полубезумной сестрой и не даешь ей взорвать дом. Но несколько недель он как-то справлялся… пока не появился тот.

И тут лицо Аберфорта приняло по-настоящему жуткое выражение.

- Гриндельвальд. Наконец-то мой братец обзавелся ровней, мог поговорить с кем-то настолько же замечательным и талантливым, как он сам. И он стал уделять Ариане меньше внимания, - пока там они разрабатывали свои планы, хотели установить новый порядок, чтобы миром правили волшебники, искали Сокровища или что там они искали. Грандиозные планы на благо всех волшебников, и если про одну молоденькую девушку забыли, что тут такого? Ведь Альбус работал ради большего блага!

- Но через несколько недель я был сыт этим по горло, так-то. Я скоро должен был возвращаться в Хогвартс, и я сказал этой парочке, прямо в лицо, как сейчас с вами говорю, - Аберфорт поглядел вниз, на Гарри, и тот безо всякого усилия воображения увидел в нем подростка, сердитого и жилистого, противостоящего своему старшему брату. – Я сказал ему: брось ты это дело. Ее нельзя никуда везти, она не в том состоянии. Ты не сможешь взять ее с собой, куда бы ни собрался, чтобы произносить свои умные речи и собирать себе сторонников. Ему это не понравилось, - произнес Аберфорт, и на мгновение его глаза скрыло пламя, отражавшееся от стекол очков: они опять сделались слепыми бельмами. – Гриндельвальду это тоже не понравилось, он разозлился. Заявил мне, что я всего лишь глупый мальчишка, который пытается встать на пути у него и у моего блестящего братца… Неужто я не понимаю, что моей бедной сестре больше не надо будет прятаться после того, как они изменят мир, выведут волшебников из подполья и поставят магглов на место?

- А потом началась ссора… и я вытащил свою палочку, а он выхватил свою, и тут лучший друг моего брата применил ко мне заклятие «Круциатус». Альбус попытался помешать ему, и тут мы все трое принялись сражаться, и вспышки света и грохот вывели ее из себя, она не могла этого вынести…

Аберфорт побледнел, как будто от смертельной раны.

- …думаю, сестра хотела помочь, но она толком не знала, что делает, а я не знаю, кто из нас сделал это. Но она была мертва.

С последним словом его голос прервался, и он упал на ближайший стул. Лицо Гермионы было мокрым от слез, а Рон был бледен почти как Аберфорт. Гарри чувствовал одно только отвращение: зачем он только слушал этот рассказ! Ему хотелось стереть эту историю из своей памяти.

- Я… мне очень жаль, - прошептала Гермиона.

- Она ушла, - хрипло произнес Аберфорт. – Ушла навсегда.

Он вытер нос манжетой и прочистил горло.

- Конечно, Гриндельвальд тут же смотал удочки. За ним и так числилось всякое в его собственной стране, и ему не хотелось, чтобы ему еще и за Ариану добавили. А вот Альбус теперь был свободен, верно? Освободился от обузы – сестры, мог теперь стать величайшим волшебником в…

- Ни от чего он не освободился, - сказал Гарри.

- Прошу прощения? – откликнулся Аберфорт.

- Не был он свободен, - произнес Гарри. – В ту ночь, когда погиб ваш брат, он выпил зелье, которое свело его с ума. Он кричал, умолял кого-то «Не делай им больно, пожалуйста… лучше причини боль мне!»

Рон и Гермиона уставились на Гарри. Он никогда не входил в детали случившегося на острове посреди озера: то, что произошло после их с Дамблдором возвращения в Хогвартс, почти полностью затмило предшествующие события.

- Ему казалось, что он снова там с вами и Гриндельвальдом, думаю так, - сказал Гарри, вспоминая шепот и мольбы Дамблдора. – Ему казалось, будто он видит, как Гриндельвальд мучает вас и Ариану… Для него это было пыткой, и если бы вы видели его тогда, вы бы не говорили, что он свободен.

Аберфорт, казалось, погрузился в созерцание собственных узловатых, в прожилках вен рук. После продолжительной паузы он произнес:

- Откуда тебе знать, Поттер, что мой брат больше заботился о тебе, а не о большем благе? Что ты для него не такой же расходный материал, как моя сестренка?

Гарри показалось, что в его сердце ткнули осколком льда.

- Я не верю в это, Дамблдор любил Гарри, - сказала Гермиона.

- Почему же тогда он не велел Гарри скрываться? – возразил Аберфорт. – Почему не сказал: «Позаботься о себе, главное – останься в живых»?

- Потому что, - заговорил Гарри, не дожидаясь ответа Гермионы, - иногда надо думать не только о своей безопасности! Иногда приходится думать и о большем благе! Это война!

- Мальчик, тебе всего семнадцать!

- Я совершеннолетний, и я буду сражаться, пусть даже вы сдались!

- Кто сказал, что я сдался?

- «Ордену Феникса настал конец», - повторил Гарри за Аберфортом. – «Сам-Знаешь-Кто победил, все кончено, и те, кто говорит иначе, просто обманывают сами себя».

- Я от этого не в восторге, но это ведь правда!

- Нет, не правда, - возразил Гарри. – Ваш брат знал, как избавиться от Сами-Знаете-Кого, и он рассказал об этом мне. Я буду идти вперед, пока не добьюсь своего – или не погибну. Не думайте, будто я не знаю, чем все может кончится. Я знаю об этом уже несколько лет.

Он думал, что Аберфор станет насмехаться или спорить, однако тот ничего такого делать не стал. Только пошевелился.

- Нам нужно попасть в Хогвартс, - снова сказал Гарри. – Если вы не можете помочь нам, мы дождемся рассвета, оставим вас с миром и попытаемся сами найти способ туда попасть. Но если вы можете помочь нам попасть туда… то сейчас самое время об этом сказать.

Аберфорт сидел неподвижно на своем стуле, глядя на Гарри глазами, которые до крайности напоминали глаза его брата. Наконец он прочистил горло, поднялся, обошел вокруг столика и подошел к портрету Арианы.

- Ты знаешь, что делать, - произнес он.

Та, улыбнувшись, повернулась и двинулась прочь – но не так, как обычно поступали другие изображения с портретов, которые просто делали шаг за раму. Ариана, казалось, уходила по длинному туннелю, нарисованному за ее спиной. Они смотрели, как ее хрупкая фигурка, удаляясь, исчезает во тьме.

- Э… и что дальше? – начал Рон.

- Остался только один путь в Хогвартс, - произнес Аберфорт. – Имейте в виду, они сторожат все старые потайные переходы с обоих концов, вокруг замка, вдоль стен, торчат дементоры, а по школе, судя по тому, что мне рассказывают, регулярно ходят патрули. Раньше в школе никогда не было такой охраны. Что вы там собираетесь делать? Снейп там сейчас директором, а Карроу, брат и сестра, - его заместители. Ну так вы к этому готовы, так? Раз говорите, что готовы умереть.

- Но что…? – произнесла Гермиона, нахмурившись и глядя на портрет Арианы.

В конце нарисованного туннеля замаячило белое пятнышком: теперь Ариана приближалась к ним, становясь все больше и больше. Но теперь рядом с ней был кто-то еще, выше ее ростом: он шел, прихрамывая, но вид у него был восторженный. С такими длинными волосами Гарри его никогда раньше не видел. Вид у него был еще тот. Фигуры становились все больше и больше, и вот уже в раме помещаются только их плечи и головы.

И тут вся картина распахнулась словно дверь, и за ней показался выход из самого настоящего тоннеля. И из него, нестриженный, с лицом, покрытым синяками и ссадинами, в рваной робе, вывалился самый настоящий Невилл Лонгботтом, который с восторженным криком спрыгнул с каминной полки и завопил:

- Я знал, что ты придешь! Я так и знал, Гарри!